Мера Николая Скрыпника

Николай Скрипник

Жизнь становилась невыносимой. Она теряла всякий смысл. А раз так – то выход оставался только один…

Он покинул заседание. Вышел на улицу. Медленно пересек площадь. Вошел в здание, где работал последние месяцы. Поднялся в рабочий кабинет. Сел за письменный стол. Написал короткую записку.

Потом достал револьвер и направил его себе в грудь. Через секунду прозвучал выстрел… Так окончил свой жизненный путь Николай Скрыпник. 25 января исполняется 140 лет со дня рождения этого деятеля. Достаточный повод, чтобы поговорить о нем подробнее.

Он родился на Екатеринославщине, в слободе Ясиноватой, в семье железнодорожного служащего. Учился в Изюмском реальном училище, но был исключен оттуда за ведение революционной пропаганды. Экзамены сдавал потом экстерном, чтобы получить право на поступление в Петербургский технологический институт.

В институт поступил, однако и там проучился недолго. Уже с первого курса Скрыпника отчислили за участие в студенческой демонстрации. Случилось это в марте 1901 года. А дальше – закружилось, понесло…

Скрыпник примкнул к социал-демократам. С головой ушел в революционную деятельность. Был арестован. Приговорен к ссылке в Сибирь. Бежал. Продолжил революционную деятельность. Вновь был арестован. Опять приговорен к ссылке. Снова бежал. Продолжил революционную деятельность. Был арестован… И так далее. Известие о Февральской революции застало его в очередной ссылке – в Тамбовской губернии…

В мае 1917 года Николай Алексеевич приехал в Петроград и спустя несколько месяцев принял участие в Октябрьской революции. В конце того же года по личному указанию Ленина он отправляется на Украину, где входит в состав первого советского правительства республики, а в марте 1918 года возглавляет его. Здесь и проявилось в первый раз непомерное властолюбие Скрыпника.

Возглавляемое им правительство (Народный секретариат) являлось фиктивным. Задумывая его создание, большевики наивно надеялись убедить немцев (с ними шли тогда переговоры о мире) признать “народных секретарей” законной властью на Украине. Но у Германии уже были собственные марионетки, на роль которых охотно согласились деятели Центральной Рады.

К моменту назначения Николая Алексеевича председателем Народного секретариата Брестский мир был подписан. По его условиям красногвардейские отряды покидали Украину. Германская армия уже заняла Киев и продолжала двигаться на восток. “Украинскому советскому правительству” не оставалось ничего другого, как бежать из страны.

В начале апреля 1918 года председатель Народного секретариата явился в Москву. Никакими реальными полномочиями он не обладал. Но когда услышал от Иосифа Сталина (советского наркома по делам национальностей): “Достаточно наигрались в правительство и республику, кажется, хватит, пора бросать игру”, обиделся и подал жалобу в Совнарком.

Кое-кто из биографов Николая Алексеевича усматривает в этом отстаивание им суверенитета Украины. На самом деле все было проще. Суверенитет тут ни при чем. Народный секретариат суверенным не являлся. Скрыпнику всего лишь не хотелось расставаться с высокой, пусть и не имеющей пока реального значения (но кто знает, что будет потом?) должностью.

Впрочем, действительность диктовала свои условия. Народный секретариат все равно ликвидировали. А Николая Алексеевича направили на другой участок работы – в ЧК, заведующим отделом по борьбе с контрреволюцией.

Об этом периоде жизни Скрыпника его “национально сознательные” поклонники вспоминать не любят. Но факт есть факт: он являлся одним из проводников политики красного террора. Любое инакомыслие Николай Алексеевич считал достаточным основанием для репрессий. Как-то ему поручили “разгрузить” Бутырскую тюрьму, переполненную заключенными. Недолго думая, борец с контрреволюцией приказал расстрелять более трех тысяч человек, большинство из которых отношения к контрреволюции не имели и содержались за решеткой как заложники, из-за своего непролетарского происхождения.

Те же методы деятельности (не по форме, а по сути) перенес он позднее на Украину, где последовательно занимал посты наркома внутренних дел, юстиции и, наконец, с февраля 1927 года — просвещения. Последняя должность оказалась самой важной в карьере Скрыпника. Из-за проводимой в то время политики тотальной украинизации наркомату просвещения придавалось огромное значение. Помимо системы образования Скрыпнику подчинялись научные учреждения, учреждения культуры, издательства, пресса. И все это он должен был украинизировать.

Любопытно, что для самого Николая Алексеевича украинский язык родным не являлся. Как, впрочем, и для почти всех жителей бывшей Малороссии. Создававшийся преимущественно в Галиции, с использованием множества заимствований из польского, немецкого, других языков, украинский язык (который не следует путать с малорусским наречием) был понятен в основном галичанам, привыкшим жить бок о бок с поляками и немцами. В начальный период украинизации (будучи еще наркомом юстиции) Скрыпник сам признавал, что владеет этим языком слабо. И хотя говорить по-украински он пытался, но, по свидетельству очевидцев, получалось это у него настолько плохо, что речи наркома вызывали у окружающих только насмешки.

Однако язык он выучил. И, оказавшись по должности во главе украинизаторских процессов, принялся навязывать их силовыми методами всем. Учебные заведения принудительно переводили на украиноязычное обучение. На украинском же по приказу наркома велась работа государственных и общественных учреждений, театров, концертных организаций, средств массовой информации. Библиотекам запрещалось выписывать не на украинском языке более чем 25% литературы. Ограничили подписку даже на общесоюзную партийную газету “Правда” (как на русскоязычную).

Под непосредственным руководством Николая Алексеевича приняли новые правила украинского правописания, насколько возможно сильнее отгораживавшие украинский язык от русского. Речь даже велась о переходе на латинский алфавит, но такая мера, требующая многих финансовых затрат, признана была пока преждевременной.

Всех недовольных украинизацией преследовали, применяя различные методы воздействия на них вплоть до открытых репрессий. Русскоязычным украинцам Скрыпник вообще отказывал в праве на существование, объявив их “жертвами русификации” и вознамерившись “помочь” этим “жертвам” “вернуться” к “родному” украинскому языку.

Поскольку в народе украинизаторские потуги властей не встречали поддержки, нарком опирался на выходцев из Галиции. Уже к концу 1925 года в республике орудовала 50-тысячная армия “национально сознательных” галичан, расставляемых на ключевые посты и прежде всего в системе образования. С каждым годом их количество увеличивалось. Но новому наркому просвещения этого показалось мало. Он выдвинул проект переброски из Галиции в УССР ровно половины тамошних учителей, вдобавок к уже имеющимся. Галичанами был плотно обсажен аппарат наркомата. Им поручали самые важные участки работы. Так, директором Географического института был назначен Степан Рудницкий, директором Института истории – Матвей Яворский, Института философии – Владимир Юринець и т. д.

Поддерживаемые Скрыпником пришельцы вели почти неприкрытую войну против русского языка. Например, назначенный директором Украинского института лингвистического образования Иван Сияк запретил в своем учреждении всякое общение по-русски. Когда один из студентов (великорус по происхождению) посмел нарушить запрет, над ним устроили “общественно-показательный суд” и исключили из института.

Все эти меры не являлись чем-то особенным, новым. Ту же политику проводил предшественник Николая Алексеевича в наркомпросе Александр Шумский (которого, между прочим, Скрыпник и “подсидел”, освобождая “теплое” место для себя).

Новым был лишь культ личности Скрыпника.

Его публично прославляли как великого ученого, выдающегося государственного деятеля, славного революционера, мудрого руководителя, крупного специалиста в марксистско-ленинской теории и даже первого в мире(!) разработчика научной теории национального вопроса. Помимо постов наркома просвещения и члена Политбюро ЦК КП(б)У Николай Алексеевич занимал должности директора Всеукраинской ассоциации марксо-ленинских институтов, главного редактора Украинской советской энциклопедии, председателя Ассоциации историков и прочая, прочая, прочая. Он учил писателей и журналистов писать, ставил задания перед учеными, вмешивался в работу Академии наук и оценивал труд академиков, давал указания педагогам, не оставил своей заботой и хлебозаготовки. В республике было предпринято многотомное издание его сочинений (“Возомнил себя украинским Лениным”, — скажет о нем потом Иосиф Сталин).

Возжелав стать академиком, Николай Алексеевич, несмотря на отсутствие высшего образования, добился принятия Академией наук соответствующего решения и, кажется, не собирался останавливаться на достигнутом.

Апогея культ Скрыпника достиг в январе 1932 года, когда отмечалось его 60-летие. Торжественное заседание по этому поводу с участием всей властной верхушки республики прошло в Харьковском оперном театре. Более четырехсот статей, посвященных юбиляру, появилось в украинской прессе. В Харькове его именем назвали улицу. В Киеве прошла выставка “60 лет жизни и этапы революционной борьбы Н. А. Скрыпника”. В честь Николая Алексеевича назвали ряд учебных заведений, переименовали село, учредили специальные стипендии, создали фонд строительства эскадрильи имени Н.Скрыпника…

Правда, первый “звоночек” прозвенел для него тогда же. Многочисленные “просьбы трудящихся” (у которых, надо полагать, не было других забот) наградить “выдающегося большевика” орденом Ленина в Кремле проигнорировали.

…Тучи над Скрыпником сгустились в феврале 1933 года. ОГПУ неожиданно арестовало личного секретаря наркома – галичанина Николая Эрстенюка и обнаружило у него на квартире секретные документы из наркомата. Вряд ли Эрстенюк был шпионом (в чем его обвиняли). Скорее всего, дело было в халатном отношении самого наркома к хранению бумаг, не предназначенных для широкого пользования.

Однако перепуганный Скрыпник поспешил отмежеваться от приближенного. В специальном приказе он объявил, что давно уже не доверял Эрстенюку. Поступок являлся откровенно глупым и убедить в прозорливости Скрыпника никого (чекистов особенно) не мог. Зачем тогда Николай Алексеевич держал галичанина в личных секретарях, если давно не доверял ему?

Дальше – больше. Украинизаторская ретивость Скрыпника стала вызывать недовольство Сталина. Приступая к украинизации, коммунистический режим строил планы мировой революции. Кремль собирался привлечь на свою сторону деятелей украинского движения в Галиции, с их помощью устроить революцию в Польше, откуда она потом должна была распространиться далее.

Однако в начале 1930-х годов окончательно выяснилось, что надежды на мировую революцию в ближайшем будущем реализоваться не смогут. Вместо триумфального шествия большевизма по планете приходилось готовиться к долговременному противостоянию с капиталистическим окружением. Нужно было укреплять СССР. Украинизация же его только расшатывала. Поэтому, не отменяя украинизаторскую политику совсем, в Кремле решили сбавить темп. Из Москвы пошли указания на допущенные украинизаторами перегибы.

Скрыпник отреагировал в присущей ему манере – всю вину свалил на подчиненных. Оказалось, что властолюбивый, славолюбивый, амбициозный деятель в то же время не умеет нести ответственность за собственные просчеты. В Кремле это видели.

В конце февраля 1933 года Николая Алексеевича освободили от обязанностей наркома просвещения, переведя на формально более высокий, но в той ситуации менее самостоятельный пост заместителя председателя Совнаркома УССР и председателя Госплана республики. Одновременно началось негласное расследование деятельности Наркомпроса.

Недостатков выявлялось все больше. Скрыпника стали критиковать. Сначала – в узком кругу, потом – публично. Привыкший к славословиям из уст подхалимов, он превратился в объект для нападок и даже насмешек. Николай Алексеевич растерялся. Он пытался оправдываться, затем каялся, унижался. Просил дать ему возможность еще поработать (т. е. умолял оставить его на ответственном посту), чтобы исправить допущенные ошибки. Следует учесть, что в то время смещение с высокой должности еще не означало гибели. Это будет позднее. Опальные руководители (Каменев, Зиновьев, Бухарин, Рыков) получали хорошую работу, сохраняли многие привилегии. Они лишались только власти.

Однако Скрыпник уже не мог без всеобщего поклонения, не видел для себя иной судьбы, кроме как в ранге вождя. А изгнание с властного Олимпа приближалось неотвратимо…

Судный день настал 7 июля 1933 года. На заседании Политбюро ЦК КП(б)У был поднят вопрос о выводе Николая Алексеевича Скрыпника из состава этого руководящего органа. Освобождение от обязанностей члена правительства следовало за принятым решением автоматически. Это была катастрофа. Жизнь без власти являлась для Скрыпника невыносимой. Она теряла всякий смысл. А раз так – выход оставался только один…

Позднее, после смерти партийного фанфарона в кругах украинской эмиграции стали поговаривать о самоискупающей ценности его самоубийства. Дескать, маленькая револьверная пуля, направленная им в себя, на весах истории перевесит все его прегрешения. Думается, это неверно. Не перевесит!

И еще одно замечание. За несколько лет до трагической развязки Скрыпник принимал активное участие в травле других впавших в немилость высокопоставленных функционеров (Рыкова, Шумского и др.). Они тоже каялись, просили не лишать их должностей, дать шанс искупить вину на прежнем месте работы. Но Скрыпник среди прочих (даже впереди многих прочих) отказывал им в последнем шансе, ставил под сомнение искренность кающихся, был к ним беспощаден. Перед смертью он столкнулся с тем же, но уже по отношению к себе. Зло, сделанное Николаем Алексеевичем, начало к нему возвращаться. Нет сомнения, что через несколько лет его ожидала пуля в тюремном застенке — тот самый расстрел, на который когда-то обрек он тысячи людей.

Выстрелив в себя, Скрыпник лишь ускорил развитие событий. Истинность библейского изречения “Какою мерою мерите, такою и вам отмеряно будет” он ощутил на себе. Ощутил в полной мере.

odnarodyna.com.ua, 24.01.2012

Добавить комментарий